Партнеры архитектурного бюро Wowhaus Дмитрий Ликин и Олег Шапиро рассказали «РБК-Недвижимости» об ошибках благоустройства, спальных районах Москвы и новой жизни «Архангельского»
— Почти все архитекторы, участвующие в тех или иных проектах по благоустройству Москвы, говорят, что коммерческого смысла в этом нет — только имиджевая составляющая. Для вас это тоже так?
Олег Шапиро (О. Ш.): — Да, для нас это, безусловно, источник заработка. Но тут важный момент: мы во всех своих проектах стараемся вести процесс полностью, без участия подрядчиков, которые часто значительно меняют проект в зависимости от своих технических возможностей и бюджета.
— В рамках городских проектов это трудно сделать.
Дмитрий Ликин (Д. Л.): — Мы делаем довольно много проектов благоустройства территорий внутри крупных жилых комплексов. Началось все с одного из московских проектов на Шелепихинской набережной, где мы полностью изменили назначение первых этажей, превратив их в места общественного пользования, и благоустроили внутреннее пространство дворов.
— Девелоперов тоже захватила мода на благоустройство?
О. Ш.: — Да, и это внушает большой оптимизм. Девелоперы понимают, что все чаще им приходится конкурировать с городскими общественными пространствами. В Екатеринбурге, например, один из застройщиков, с которым мы работали, выделил свою территорию около 10 га под публичный парк. Все понимают, что среда имеет огромное значение.
— Это еще и один из инструментов монетизации.
О. Ш.: — Конечно, ведь если площадь квартиры 45–60 кв. м (сейчас это самый распространенный метраж), то большого разнообразия планировок достичь сложно. Зато среда обитания может быть совершенно разной. Со стороны девелоперов это разумный ответ на запрос покупателей.
— Со стороны городских властей это тоже был ответ на понятный запрос. Но в этом году очередной этап благоустройства столицы стал предметом довольно резкой и не всегда обоснованной критики. Что, как вам кажется, не учли московские власти?
Д. Л.: — Вопрос разбивается на две части. Первая — это объективная реальность. Вторая — особенность русской среды, которую нужно учитывать. Ни одно заявление, сколь бы прекрасно оно ни было, бессмысленно без специальных коммуникативных усилий. Поразительно, как городские власти, сделав самый большой за всю новую историю Москвы проект благоустройства, не смогли продать его аудитории. Любой нормальный человек, видя, что происходит, задает себе вопрос: зачем нас насильно делают счастливыми? Когда тебя заставляют быть счастливым, это довольно оскорбительно.
— То есть проблема только в этом — в принуждении к счастью?
О. Ш.: — Нет, не только. Когда благоустройство Москвы только начиналось, каждый человек воспринимал его как действие, направленное непосредственно на него. Была какая-то персонификация: вот в моем районе делают парк для меня. В этом году благоустройство набрало такие темпы и стало столь масштабным, даже тотальным, что убило ощущение персонификации этого процесса: то есть оно как будто не для людей, а само для себя. Есть еще один аспект. Когда реализуется такое огромное количество мгновенных архитектурных решений — а для архитектурного проектирования это мгновенные решения, — то, конечно, ошибки неизбежны. Их меньше, чем могло бы быть, на мой взгляд, но они есть.
— Например?
О. Ш.: — Главная ошибка — неистребимая вера в то, что благоустройство способно решить все городские проблемы. Какие-то может, но далеко не все, это лишь один из инструментов. Другая ошибка заключается в том, что власти поверили: чем меньше машин они пропустят в центр, тем лучше. Люди в России совсем недавно получили возможность быть частными, отдельными, независимыми от государства, от всего внешнего и регулирующего. Автомобиль — одно из проявлений этой независимости.
Д. Л.: — Я-то думаю, главная ошибка в том, что властям почему-то важнее успеть положить плитку или посадить деревья ко дню города, чем сделать это по-человечески. Кроме того, у нас все еще советский подход к благоустройству: мы говорим о верхней части, но забываем о телесном низе: вывозе мусора, расчистке и так далее. Иначе говоря, мы не можем встраивать красивые светодиодные лампочки в гранит, потому что очищать его от снега будут либо топором, привязанным к длинному лому, либо грейдером. У города, как и у человека, есть физиологические потребности, о которых никто не хочет думать.
О. Ш.: — При этом спроси, например, меня, стало лучше или нет, и я отвечу — да, стало лучше, чище, уютнее. Но есть подспудное ощущение чего-то не вполне правильного.
— С чем оно связано?
Д. Л.: — Москва, как и любой мегаполис, сложное образование, и многие процессы в нем не согласованы. Для того чтобы люди не предъявляли претензий власти, нужно прилагать определенные коммуникативные усилия. Мы уже не помним, что хорошего сделал Лужков, но помним все плохое, что с ним связано.
— А что хорошего сделал Лужков?
О. Ш.: — В начале 1990-х Лужков превратил Москву в столицу, это главное. В городе стало чисто, светло, здесь появилась жизнь. Я помню, как ехал в двенадцать ночи по Тверской и попал в пробку. Сейчас в это трудно поверить, но меня это обрадовало — я чувствовал, что начинается какая-то новая жизнь. Лужков впустил в город непривычную для нас свободу, а сейчас город становится все более зарегулированным. Это всегда опасно для таких больших мегаполисов.
— Сейчас КБ «Стрелка» по заказу Минстроя и АИЖК разрабатывает стандарты благоустройства для российских городов. Что в них должно быть, по-вашему?
О. Ш.: — Любые стандарты — это защита от дурака: они помогают сохранить качество городской среды не ниже определенного уровня. Но никакие стандарты, как и благоустройство в целом, не имеют никакого отношения к успеху общественного пространства. Поставить модные лавочки и положить плитку — это верхний слой благоустройства. Если заниматься только им, успеха не будет. Не во всяком месте, даже вложив много денег, можно создать общественное пространство. Нужно иметь предпосылки для его возникновения, учитывать контекст общей и частной ситуации. А стандарты про другое — это своего рода гигиена.
— Да, но нельзя же все делать из Москвы.
О. Ш.: — Согласен. С другой стороны, эти стандарты не позволят местным архитекторам сразу наделать кучу ошибок. Например, в Казани, для которой мы делали проект благоустройства парка «Черное озеро», за последние годы изменилось все, кроме самого центрального куска: стоят два разваленных дома, какая-то разбомбленная дорога, по которой нельзя проехать. Сейчас там начались перемены, надеюсь, появится новый центр жизни. Грязи станет точно меньше. Станет ли удобнее жить? Не обязательно. Архитектор не может этого гарантировать.
Д. Л.: — Причем этой гарантии нет нигде. Например, Барселона — невероятно благоустроенный город, но жизнь есть далеко не во всех районах.
О. Ш.: — Кстати, Барселона — первый город, который стал бороться с туристами, потому что туризм, как борщевик, начал вытеснять местную жизнь. Во многих местах город превращался в интернациональную яркую этикетку. Патриаршие пруды в каком-то смысле напоминают эффект Барселоны — когда местные жители начинают бороться с приезжающими сюда жителями других районов. Впрочем, почти любая территория после такого шокового воздействия, какое было оказано на Патриаршие, способна быстро адаптироваться к новым условиям жизни. Сейчас идет процесс адаптации: думаю, вскоре и рестораны будут работать не до одиннадцати, а до часу ночи, местные жители смирятся с шумными толпами у себя под окнами.
— А что делать со спальными районами? Власти все время говорят о необходимости оживления окраин города, но как этого добиться, пока не очень понятно.
О. Ш.: — Жизнь в спальных районах менее заметна, чем в центре, и те, кто принимают городские решения, просто не бывают там. Вместе с тем весь мир движется именно туда: недавно открыли филармонию на Эльбе, Лувр и Музей Виктории и Альберта открывают свои открытые фонды в нецентральных районах. Но у нас невозможна джентрификация в том виде, в каком она происходит, например, в восточной части Лондона. Туда приезжают люди, какие-то культурные деятели осваивают территорию, там появляется бизнес, далее эта спираль идет вверх. А у нас как? Вы приехали на окраину Москвы, увидели там девяти-, двадцати-, тридцатиэтажные дома, где жилье начинается прямо от земли. Там ничего больше нет. Это будущие многоэтажные трущобы, если ничего не делать. Но для Москвы такая задача особенно актуальна, потому что, по данным Высшей школы экономики, свыше 80% населения города живет именно там и никуда оттуда не выезжает. Нужно менять среду, уплотнять ее, менять отношение к территориям детских садов и школ, создавать места для встреч различных сообществ. Но, повторюсь, усилий только архитекторов недостаточно.
Д. Л.: — Их нигде недостаточно. Например, сейчас наше бюро вовлечено в работу по сочинению мастер-плана и реновации одного из старейших подмосковных мест. Мы изучили опыт наших коллег, предложили свои идеи, а потом заказчик поставил новые задачи, связанные с проведением уличных праздников, каких-то массовых мероприятий и прочего. И мы уже третий месяц разговариваем с разными специалистами и вносим в свой проект коррективы. И хотя они будут незаметны для дилетанта, но реально на жизнь это повлияет радикально: условно говоря, маме будет где помыть попу своему ребенку, когда она гуляет с коляской зимой. И вообще, там будет зачем гулять зимой.
— О каком проекте идет речь?
О. Ш.: — В 2019 году музею-усадьбе «Архангельское» исполнится 100 лет. Это одно из немногих мест, которое максимально сохранилось. В 1918 году туда заехала Красная армия. На втором этаже главного дома-усадьбы была квартира жены главного политического авангардиста Л. Троцкого, что и оказалось спасительным для усадьбы: она законсервировалась в своем предреволюционном состоянии. С другой стороны, последние 20 лет «Архангельское» постепенно разрушалось. Реставрация объектов началась лишь три года назад. Между тем это уникальное место. Сначала «Архангельское» принадлежало князьям Голицыным, затем Юсуповым, в усадьбе части бывали члены императорской семьи, известные литераторы. Дети крепостных крестьян, живших там, получали образование, на территории действовал свой театр, художественные мастерские, работали фарфоровый и стекольный заводы. Это была утопическая модель идеальной просвещенной жизни.
— Которую вы хотите возродить?
О. Ш.: — Да, или по крайней мере напомнить о ней. Амбиция этого проекта — провести эталонную ревитализацию исторической и природной территории в прямом смысле слова «ревитализация» — то есть насыщение территории жизнью. Соединить вместе усилия музейщиков, историков, реставраторов, архитекторов, социологов, маркетологов, экономистов, транспортников — вот наша задача. Там хранится роскошная коллекция искусства, которую почти никто не видел, есть великолепные исторические парки — английский, французский, итальянский, есть природный памятник — Лохин остров, охраняемая пойма реки. При этом присутствуют явные проблемы с реализацией потенциала музея-усадьбы: менее половины исторических строений открыты для посещения, а территория и вовсе используется всего на 10%. Мы намерены предложить план по исправлению этой ситуации. Попечительский совет музея-усадьбы пригласил нас принять участие в проекте.
— Вы занимаетесь им в рамках контракта?
О. Ш.: — Первое время мы делали его на общественных началах. Сейчас у нас есть небольшой бюджет на создание мастер-плана, выделенный фондом. Мы привлекаем массу специалистов из разных сфер: музейщиков, экологов, социологов, транспортников. Мы вообще уверены, что современная архитектура давно вышла за рамки проектирования зданий и мультидисциплинарна. Мы научились осуществлять диспетчерские функции по сбору разной экспертизы. Смеем надеяться, что мы неплохие архитекторы, которые, помимо прочего, научились взаимодействовать с самыми разными специалистами и общими усилиями отвечать на самые сложные запросы, которые подчас сами себе формируем.
Бюро Wowhaus основано в 2007 году архитекторами Дмитрием Ликиным и Олегом Шапиро. Компания специализируется на архитектуре общественных пространств, в числе наиболее известных проектов — благоустройство Крымской набережной, городская ферма на ВДНХ, реконструкция кинотеатра «Пионер», «Электротеатра Станиславский», Центра документального кино
Источник: rbc.ru
Комментарии: